без названия, для Phoenix_A, слово "Эврика!"

[shshshest]

автор: mizar
фандом: WK
персонажи: Кроуфорд, Шульдих
рейтинг: PG-13
жанр: мозгоебство
предупреждение: два матерных слова
для  Phoenix_A, слово "Эврика!", не ангст

Шульдих всегда чутко ощущает грань, за которой определенная недосказанность, некоторая преувеличенность, изящное искажение - обращается в грубую ложь. Для манипулятора, вроде него, переступить эту грань - расписаться в собственной профессиональной несостоятельности. Кукла должна верить. Должна играть с такой самоотдачей, чтобы зал рукоплескал, позабыв о скрытом ширмой, дергающем за ниточки кукловоде.
Нет, Шульдих не тщеславен. Разве что, самую малость. Все всегда остается между ними - между ним и его марионеткой. Только ей - сломанной, уже практически мертвой и неинтересной - дозволено узнать маленькие секреты и тайны представления, главная роль в котором стала вершиной и закатом ее короткого мига славы. И только ее слезы - кровавые, жгучие, безмолвные - бесценны.
Шульдих эстет и позер до мозга костей. Личные драмы, рояли в кустах, эффектные развязки - его конек.
Самовлюбленный выродок - не без нежности думал когда-то Кроуфорд, наблюдая, как дорвавшийся до целого мира игрушек, пятнадцатилетний Шульдих со свойственной только подросткам изощренной жестокостью загонял своих жертв в петлю, рассказывая им в конце спектакля почти с любовным запалом, как дивно, как идеально, как безупречно они сыграли - для него. Говорил им - "спасибо". И не добивал. Предоставлял им сдыхать так.
Инфантильная дрянь - не без гордости думает Кроуфорд сейчас, наблюдая за ставшими более изысканными, но не менее жестокими, играми двадцати двухлетнего Шульдиха, не желающего ничего слышать, когда ему велят остановиться.
Остановиться? Это как?
В свое время его не остановила угроза лоботомии, так остановит ли не особо настойчивое предупреждение?
По сути, Кроуфорд не имеет ничего против.
Когда у Шульдиха вспыхивают недобрым желтоватым огнем глаза, а на губах появляется эта кривая усмешка, придающая его заостренному лицу что-то демоническое, и он роняет, провожая взглядом намеченную жертву:
- Эврика! Кажется, я уже знаю, кто развлечет меня сегодня.
Когда, забывшись, Шульдих пытается втянуть в свои игры и Кроуфорда, но, быстро опомнившись, сводит попытку к шутке, подключая все свое обаяние, которого у рыжей дряни в избытке, и мягко смеется, не отводя взгляда, глаза в глаза - заледеневшая синева против пронизанного солнцем дыма.
- Ну, ой. Кроуфорд, ну, я же не мог не попробовать. Злишься?
Когда, все равно нарвавшийся и теперь демонстративно страдающий, Шульдих капризно брюзжит, обходными маневрами пробуя переложить ответственность за собственную промашку на кого-нибудь еще, и давит, давит на чувство ответственности за команду.
- Я предупреждал тебя, Шульдих.
- Знаешь, если бы твое предупреждение звучало хоть чуть-чуть более внятно, чем "не ходи туда, не знаю, куда", возможно, оно и возымело бы действие!
Когда он однажды лезет за слои защиты, нагло, из одной только вредности, и цепляет первое, что успевает, до того, как Кроуфорд вышибает его из своей головы, и лицо у него, как у ребенка, который застал родителей подкладывающими подарки под елку.
Когда он спрашивает - обижено, раздраженно и срывающимся от злости голосом:
- Когда?! Когда это будет?!
И Кроуфорд отвечает:
- Уже скоро.
- Никогда. Понял, Кроуфорд? Никогда этого не будет!
Все это - не халатность, не попустительство, не поблажки, вовсе нет. И это не совсем честно. Но ведь и понятие чести к ним не совсем применимо, верно?
И Кроуфорд позволяет Шульдиху быть эгоистичной, самовлюбленной, инфантильной тварью. Настоящей Темной Тварью, как их тут уже окрестили - и ему это даже льстит, Кроуфорд уверен. Культивирует его врожденную социопатичность, к которой, в общем-то, склонны все паранормы без исключения, бережно проращивает в нем зароненные Розенкройц зерна мизантропии.
Кроуфорду нравится то, что получится в итоге, все, как оно будет - нравится и все тут.
Потому что в том, что получится - Шульдих скорее предпочтет сдохнуть рядом с Кроуфордом, если не останется вариантов, но сначала из кожи вон полезет, лишь бы выбраться вдвоем. В том, что получится, он будет по-прежнему выродком без совести и морали, зато с нагромождением лично изобретенных принципов, но Кроуфорда - будет любить безумно. Он не подстрижется коротко, потому что Кроуфорду нравятся длинные волосы. Он никогда не посмотрит в чужую сторону в том смысле, в каком начинают поглядывать люди после многих лет совместной жизни, потому что возведенная к тому времени в абсолют мизантропия будет уже граничить с нацизмом, с той только разницей, что высшими существами будет признано от силы несколько человек из паранормов старой закалки, а Шульдих слишком параноик, чтобы подпустить к себе другого паранорма. Кроме Кроуфорда, естественно. И, нет, он не станет послушнее или постояннее, но будет верен до последнего вздоха, как бы патетично и напыщено это ни звучало.
Кроуфорд всегда чутко ощущает грань, за которой возможное обращается в неизбежное. Для стратега его уровня, не уловить достижение этой грани, перешагнуть ее слишком рано, или не дойти до нее вовремя вовсе - расписаться в собственной профессиональной несостоятельности.
Кроуфорд не собственник, нет. Ну, разве что - самую малость. Когда мир Шульдиха начнет вращаться исключительно вокруг него, ему этого хватит.
А пока...
А пока он ждет хлопка входной двери, который будет означать, что вымокший под дождем, замерзший, злой, а поэтому жутко смелый, Шульдих уже поставил точку в хронике настоящего. И готов вписать первую строчку на страницу будущего.